— Я скажу служанке, чтобы согрела вам воды, — извиняющимся тоном произносит хозяин. — А вы как переоденетесь, приходите вниз, я накрою на стол.
— Буду очень признательна, — говорю искренне. — С утра ничего не ела!
— Что же вы так себя не бережёте, Хотон-хон! — журит меня хозяин и выходит, закрыв за собой дверь. Я поспешно перелезаю в сухую одежду, надвигаю тапочки и раскладываю мокрятину на выступающем из стены колене печной трубы. На всякий случай проверяю телефон, и — о чудо! — связь есть! Звоню Азамату.
— Котик, здравствуй, ты там меня ещё не ищешь с собаками?
— Нет, а ты разве не у Яны? — рассеянно отвечает он.
— Не совсем. Тут в одной деревне народ водой потравился, надо было проследить, чтобы с лечением проблем не возникло, а то ты же знаешь, деревенские подозрительные такие, чужаков им не надо, женщин — тем более… В общем, я им объяснила, что к чему, оставила ребят там работать, а сама хотела вернуться, но тут такая гроза началась… Пришлось тут остановиться на постоялом дворе.
— Ну у тебя всё хорошо? — спрашивает Азамат, и я прям по телефону слышу, как он хмурится. — Про отравленную воду-то мне сообщили.
— Да у меня всё отлично, тут тепло, кормят и помыться можно и что угодно. Хозяин говорит, завтра гроза кончится, вот тогда и вернусь. Ты не волнуйся. Лучше с Алэком поиграй.
— Обязательно, — соглашается Азамат. — Ну ладно, у меня завтра Судный день, так что раньше вечера не освобожусь… Надеюсь, к тому времени погода наладится.
— Да дождина такой сильный, что долго литься не может, у нас же тут не джунгли! Ну хорошо, до завтра, солнц! Долго за буком не сиди, а то завтра устанешь быстро.
Положив трубку, я спускаюсь к ужину. Там на деревянном столе затейливая вышитая скатёрочка, пиалы стоят — для еды и для чая. Хозяин извлекает ухватом из печи горшок с чем-то дымящимся.
— Вы не возражаете, если я с вами за стол сяду? — спрашивает. — А то я сам как раз ужинать собирался.
— Что вы, ничуть не возражаю! — заверяю я. — Садитесь, пожалуйста, мне будет очень приятно!
Он бросает на меня взгляд через плечо, странный какой-то, печальный или виноватый, не поняла. Ещё один жизнью обиженный на мою голову, что ли? Надо что-то делать с этими муданжцами, а то прям остров невезения.
Однако кормит обиженный вкусно и о-очень сытно, я даже не осиливаю всю пиалу. И чай у него ароматный. Я отстёгиваю ему от щедрой души комплиментов и задумываюсь о своём. Да так крепко задумываюсь, что ему приходится меня будить, чтобы сказать, что ванна готова. В ванне — точнее, в огромной кадке с тёплой водой — я сижу недолго. Согрелась я уже и так, толком отмыться тут не представляется возможным, а спать очень хочется. Выползаю, вставляюсь в чистое, заворачиваюсь в дифжир — и хоть из пушек палите.
Снится мне, однако, отборная чушь.
Сначала глючится, будто на тумбочку села сова, и давай орать мне в ухо. Пришлось встать, открыть окно (а там холодно, мокро, брр!) и сову подушкой выгнать. Бедная птичка, в такую погоду… Но нечего было орать. Ложусь обратно.
Ложусь, значит, и только собираюсь заснуть, как чувствую что-то у себя на руке. Открываю один глаз. В комнате темно, ничего не видно. Подсвечиваю мобильником — о, змея. Не ядовитая, мне таких Азамат на Доле показывал, они иногда приходят у домов погреться и мошкару на свету половить. Аккуратно спихиваю скотинку с постели на пол в направлении печки. Туда иди греться, а не ко мне, а то ещё задавлю ненароком.
Сплю.
Просыпаюсь от того, что моё лицо щекочут кошачьи усы. Поднимаю руку погладить — голова огромная, мех густой. Нюхает меня и мурчит.
— Хос, я спать хочу, — бормочу. — Приходи завтра вечером… Мы тебе сливок дадим…
Голова отодвигается, я снова отрубаюсь.
И в таком вот духе всю ночь.
Просыпаюсь я, правда, вполне отдохнувшая и бодрая, хотя обычно такая насыщенность снами означает, что мозг всю ночь работал. Но мозговые дела обманчивы, небось, последние пять минут грезилась бредятина, а всё время до того дрыхла я без задних ног.
Протираю глаза, нашариваю в сумке тёплый диль. Утром печка остывает, и даже в самом прогретом доме становится прохладно. Тем более, у меня занавеска на окне отдёрнута. Служанка заходила, что ли? Зато сразу вижу: гроза кончилась, за окном радостное залитое светом небо и сверкающие мокрые листья. Какие-то фрукты с красными боками висят. Позитив прям с утра!
Вылезаю из-под дифжиров и спускаюсь вниз в надежде на завтрак. В кухне суетится женщина, растрёпанная, как и хозяин, в поношенном диле с закатанными рукавами. Наверное, это и есть та самая служанка. Странно вообще, женщина-прислуга, на Муданге…
— Доброе утро! — объявляю я солнечно.
Женщина вздрагивает, резко оборачивается и вытаращивается на меня дикими глазами. Дикими даже не в смысле удивления, а какими-то… не домашними. Ба, да у неё зрачки вертикальные! Ух ну ни фига ж себе меня занесло, у мужика демонесса в слугах! Вон и уши мохнатые, как у Хоса, и коготки выразительные такие.
— Ой, здравствуйте, — говорю невпопад. — А вы хозяйка леса, да?
Она выпрямляется, отодвигаясь от меня насколько позволяет стол у неё за спиной. Я соображаю, что она, наверное, не хочет выдавать, что понимает человечвескую речь.
— У меня есть один знакомый из вашего народа, — поясняю. — Так что я знаю, что вы умеете говорить, но другим людям ничего не скажу, не волнуйтесь.
Она неуклюже пожимает плечами и возвращается к своему занятию: достаёт пиалы, наливает мне чаю и накладывает каши с какой-то дичью.
— Как вкусно! — радуюсь я. — Просто потрясающе! А это вы готовили или хозяин?