О богах, шакалах и детях - Страница 42

Азамат выныривает и отряхивается по-собачьи, гизик с косы свалился, и непослушные волосы немедленно расползлись по поверхности, как разводы туши. Я лениво лежу на спине, мечтая о том, чтобы потянуться, но даже это лень. Азамат цепляет меня под мышки и принимается гонять вокруг себя, рассматривая моё тело сквозь толщу воды.

— Ты с этой своей гимнастикой теперь ещё стройнее, чем когда мы поженились.

— Неправда, — вяло отвечаю я. — Мне дотуда ещё четыре килограмма…

— Это волосы отросли, — отмахивается Азамат. — Они же у тебя из золота. Кстати, помнишь, ты говорила, что у Алэка глаза могут потемнеть? А когда?

— А кто его знает. Может, через полгода. Может, раньше… А тебе так хочется, чтобы он был твоей точной копией, что ли?

— Нет, наоборот. Я бы хотел, чтобы они у него остались такими синими, как у тебя. Такое вообще может быть?

— Теоретически может, хотя вряд ли.

— Надо будет Алтонгирела попросить за это помолиться. Представляешь: "князь Алэк Синеглазый". Звучит, а?

Я ухожу под воду побулькать.

Когда мы возвращаемся, вокруг дома уже кипит работа. Маман всё распланировала, мужики приволокли из леса крошечные деревца и понатыкали их по маминому указанию, а теперь обильно поливают из шланга.

— О, капитан, — Эцаган разгибается из-под микроскопической сосенки. — Как вы долго, мы уж думали, не послать ли спасательную экспедицию…

— Я бы вам устроил спасательную экспедицию, — хмыкает Азамат. — До самого Ахмадхота бегом.

Эцаган ржёт и подмигивает мне. Я ему грожу кулаком.

— Вот, глядите, — мама возникает перед нами и делает широкий жест рукой. — Здесь у вас будет тенистая аллея.

— Лет через тридцать? — спрашиваю.

Азамат приседает и присматривается к лиственным задохликам, торчащим из свежевскопанной земли.

— Нет, эти быстро растут. Через два-три года с меня ростом будут.

— Ну ладно, — отмахиваюсь. — Ты нам только оставь лужайку какую-нибудь, и чтобы без колючих кустов по краям, а то ребёнка надо где-то выгуливать.

— Оставлю, оставлю, я вас знаю, — заверяет маман. — Вон там вон, с одной стороны скала, с другой дом, а с остальных воткну какую-ниудь неистребимую полынь, чтоб мягко было. Ладно, — она поворачивается к мужикам и хлопает в ладоши. — Всё на сегодня, отдыхайте. Пошли, пошли! — машет руками, как будто мух отгоняет. Те ржут и расходятся.

— То ли пойти искупаться, — Эцаган задумчиво чешет в затылке. — То ли поработать…

Из-за угла выруливает Тирбиш с мелким.

— Хотон-хон, вас очень просят.

Мелкий и правда изображает слёзы — нос наморщил и ноет.

— Давай сюда.

У меня на руках ребёнок сразу раскрывает зажмуренные глаза и принимается с интересом смотреть вокруг.

— По-моему, кто-то маленький манипулятор, — смеюсь я.

— Капитан, раз уж мы все здесь, может, потренируетесь с нами? — предлагает Эцаган.

— Можно, — кивает Азамат. — А то я уже тоже костенеть начинаю. Давайте, переодевайтесь и выходите на полянку.

Все, кто не участвует в тренировках, рассаживаются в теньке смотреть.

— Вам, Ийзих-хон, ужасно повезло, — говорит Орива. — Можно не ездить в столицу смотреть бои, всё равно все самые лучшие воины собрались здесь.

Матушка смеётся, а Янка кривит губы.

— Да ладно все, неправда! Если бы здесь все собрались, некому было бы страной управлять.

— Тоже верно, — соглашается Орива. — Лучшие наёмники-то у нас нынче по должностям сидят.

Поразмявшись традиционными играми, мужики переходят к поединкам. Первыми сцепляются Шатун с Бойонботом. Похоже, Азаматовы весенние уроки не пропали даром — уже этих двоих я почти не различаю, так быстро они двигаются. Сашка и мама тоже вытягивают шеи и всматриваются, то и дело удивлённо косясь на меня. В итоге Сашка решает проблему просто: достаёт телефон, записывает видео, а потом проигрывает вдвое медленнее.

— Круто! Вот это я понимаю боевые искусства! Действительно почти балет!

Зрители-муданжцы, видимо, различают борцов получше, чем мы, слабовидящие земляне. Наконец Бойонбот распластывается на земле, тяжело дыша, и заявляет, что сдался.

— Рановато, — Азамат качает головой. — И я тебе скажу почему. Ты переносишь вес против инерции, от этого сильно устаёшь, а надо экономить силы. Ты же не пытаешься в унгуце планировать поперёк ветра? И тут не пытайся…

— Как он такие мелочи различает? — поражается матушка. — Вот это глаза! Я только вижу, кто бьёт, а кто уворачивается.

— А ты, Шатун, — тем временем продолжает Азамат, — левую руку бережёшь. В чём дело? Болит? Ломал недавно?

— Да нет, так, потянул немного. Боязно подставлять.

— Если надо лечиться, лечись, а если нет, то не бойся. Лучше уж руку подставлять, чем живот. Ну, Тирбиш, готов? Поехали!

— М-да, чемпионат по ушу отдыхает, — протягивает Сашка. — Выучить, что ли, пару приёмчиков? Только, боюсь, засмеёт меня твой муженёк.

— Саш, ну он же вежливый человек, он не станет над тобой смеяться, — возмущаюсь я.

— Да? Ну ладно, можно попробовать, когда он с настоящими воинами закончит.

Следующие два дня маман продолжает возиться в новоиспечённом саду и делиться с Ийзих-хон вязальными секретами, Сашка учится муданжской борьбе, я сижу с ребёнком, а молодёжь таскается в лес за грибами и ягодами.

Азамат установил камеру ночного видения, и наутро мы с ним сели глядеть, на что похож ночной поедатель сливок.

— Это тот самый парень, — говорю я, глядя, как на экране из леса украдкой выходит человек.