О богах, шакалах и детях - Страница 205

205

Закончив речь, Азамат снова кашляет, и я уже не сомневаюсь, что это болезненное.

— Кир, сынок, — с нажимом говорит муж, — ты там что-то говорил про горячее молоко с маслом? Сделай, а?

— Что? Да, сейчас! — остолбенело откликается Кир и бросается к холодильнику.

Я в свою очередь иду рыться в аптечке. Народные средства, конечно, замечательно, но и лечения никто не отменял.

— Ишь ты как развернул, — наконец находит слова Арават. — Кто бы мог подумать, что я такого неженку вырастил. Или ты считаешь, что я тебя несправедливо наказывал? Меня-то в детстве отец похлеще порол, я тебя ещё жалеючи…

— Я ничего не считаю, — шепелявит Азамат, рассасывая гигантскую противовоспалительную таблетку. — Справедливо там, несправедливо, кто теперь установит. Я только знаю, что моих детей никто не будет бить, пока я жив.

— Ну я посмотрю, как ты вырастишь из них хороших людей без ремня, — с сомнением кривится Арават. — Пока что он водится с друзьями, которые спят под столом.

Кир поджимает губы и остаётся стоять у плиты, как статуя протеста.

— Под столом спит не Киров друг, а мой подчинённый, — не моргнув глазом сообщает Азамат. — А я за восемь лет командования поднаторел в воспитательном деле, ни разу никого не стукнув. И намерен продолжать в том же духе.

— Вообще, — вставляю я свои пять копеек, — на Земле уже несколько веков телесные наказания — это подсудное дело. И ничего, хватает хороших людей.

Арават смотрит на меня так, будто хочет сказать, что мне бы в своё время хорошая порка не повредила, но при Азамате не решается.

— Лизонька, — резко меняет тему Азамат. — Мы сегодня в столицу возвращаемся?

— Ещё чего! — фыркаю я. — Ты же там сразу на работу выйдешь! Нет уж, сиди тут, лечись. Отзвонись своим дармоедам, скажи им, что заболел, пускай тебе ещё больничный оплатят, если надо, я оформлю.

— Тебе чего, денег не хватает, прорва? — опешивает Арават. — Жена Императора!

— Мне всего хватает, а кто-то тут энцефалолинзы хотел.

— Ты меня соблазняешь, — довольно улыбается Азамат. — А погулять выпустишь? Там такой снежок с утра шёл…

— Какой погулять?! Я тебя щас в камин целиком засуну, и питаться будешь одним эвкалиптовым маслом! Гулять он собрался по морозу!

Азамат стоически выдерживает мой фейерверк, на всякий случай прикрыв голову ладонью.

— Понял, понял, рыбонька, не кипятись. Я просто спросил, на всякий случай. А завтра выпустишь?

Я с шумом набираю воздуха на следующую гневную тираду, но Азамат быстро снижает цену:

— А послезавтра?

— Посмотрим, — мрачно сдаюсь я. — Если будешь хорошо себя вести, пить все таблетки, много лежать и мало работать.

— Чем не пожертвуешь ради благой цели, — вздыхает он. — А лежать обязательно в спальне или можно в гостиной?

— Можно в гостиной, — окончательно размякаю я. — Только я там камин включу.

— И зажаришь меня на вертеле.

— С перцем и горчицей.

— Согласен.

— Вперёд.

Я иду разжигать камин и слышу за спиной голос Аравата:

— Ну ты и подкаблучник…

— Она обо мне заботится, — мечтательно произносит Азамат. — Ты не поймёшь, наверное. Я сам поначалу не понимал.

Я возвращаюсь в кухню сопроводить супруга на ложе, сопровождаю, укладываю и укрываю пледом по пояс.

— Ну ты его ещё запеленай! — возмущается Арават, пришедший следом. — На нём вон какой кафтан пуховый, куда ещё? У меня такой был похожий, жалко износился. Где ты его покупал, Азамат?

— Мне его Лизина мать связала, — гордо сообщает Азамат, закладывая руки за голову и приготавливаясь целый день плевать в потолок.

— Мать?! Эта жуткая баба?!!

— Зря ты о ней так, — ехидно замечаю я. — Она бы и тебе связала, ты ей понравился.

Арават закрывает лицо руками.

— Нет, спасибо, я обойдусь.

— Ну ты ещё подумай, — медовым голосом продолжаю я. — Она пока что другим занята, но другое скоро кончится и придёт к нам на почту, и тогда у неё начнут чесаться руки… Конечно, ещё есть Хос и Тирбиш…

Арават кривит рот и смотрит на меня, как на змея-искусителя.

— И что, она вот этих всех оленей и орлов вывязывала? Полиняют же всё равно.

— Земная шесть не линяет.

Арават скрипит зубами так, что стёкла дребезжат.

— Я подумаю, — наконец сообщает он мрачно.

Кир приносит Алэка и укладывает его Азамату на живот в качестве грелки. У Алэка другие соображения по этому поводу: папа нужен для того, чтобы играть в унгуцики, то есть подпирать ребёнка ладонями под пузо и мотать им над головой, чем круче повороты, тем громче счастливый визг. Азамату и самому этот процесс доставляет массу удовольствия, он смеётся и сюсюкает, как я в страшном сне не могу. Кир смотрит на них с откровенной завистью, и я тыкаю его под рёбра. Он совершенно неожиданно отвечает тем же. Я щекотки вообще не боюсь, но такую наглость снести невозможно, поэтому я применяю все свои козырные приёмы, отточенные в потасовках с братом. Азамату тоже перепадает пару раз, Кир хохочет и брыкается, Алэк пищит, короче говоря, диван превращается в бедлам с бесильней.

Наконец мы более-менее выдыхаемся, растягиваемся поверх Азамата, который, со свойственной ему ответственностью, ещё и придерживает нас, чтобы не укатились. Алэк сидит посерёдке, круглыми глазами оглядывает нас и увлечённо жует кулак.

— У него скоро зубы будут резаться, да? — спрашивает Кир, отдышавшись.

— Похоже, — говорю. — У него где-то была жевалка специальная, не знаю уж, куда её Тирбиш дел.

Над нами вырастает мрачная тень.

205